Старый Серафим как-то обмолвился ему по секрету и вот так же, по пьяной лавочке, что будто бы на Урале, объявился покойный царь Пётр Фёдорович. Государь русский, якобы чудом и божьим заступничеством, спасся от высокородных придворных злодеев и козней шпионов иностранных. Теперь он стоит горою за всех обездоленных подданных… Ласков и справедлив к каждому простому человеку.
Да только кто его знает – как оно обстоит на самом деле. Лучше уж разумному казаку этой темы лишний раз не касаться. И язык свой не распускать... Тем более – за хмельной чаркой с собственными командирами!
-Депеша срочная поступила с посыльным из Астрахани, - посерьёзнел войсковой атаман. – Наш общий знакомец, чтоб ему пусто было, хорунжий Емельян Пугачёв, объявился теперь на Яике. И называет себя, тать подлый, царём всея Руси… Прости Господи – законным супругом нашей высокочтимой государыни!
Казнит и милует всех направо и налево… Раздаёт, ирод, чужие земли и имения приспешникам своим и даже присягнувшим ему холопам! А от благородных особ требует давать ему клятву в вечной верности. И низко в пояс кланяться...
-Емелька – царь?! – подавился солёным огурцом и закашлялся поражённый Макар. – Как это? Да не может быть! Нелепица полная… Он же, как и я, даже грамоте не обучен! Кто ж поверил в подобную сказку?!
-Нашлись такие, - с горечью вымолвил войсковой атаман. – И их немалое число… Уже даже присягу лжецарю дать поспешили! Горит нынче вся уральская и волжская земля... Мало Рассеи войны с турком, ещё и там вспыхнуло!
Стёпка Разин, Емелька Пугачёв… Выходит, ваша донская станица Зимовейская навроде змеиного гнезда для Отечества нашего многострадального! Второй век уже порождает вождей кровожадным рассейским бунтовщикам да разбойникам.
И то мне обидно, что сия скверна из наших лезет, из казаков! А простой народ у нас - дурак… Легко и охотно во всякие сказки верит. И всегда готов ближнему кровь пустить!
Войсковой атаман, помолчав, добавил со злостью:
-В той правительственной депеше интересуются у меня начальники высокие – нет ли нынче вольнодумства предательского на Тереке? Не прониклись ли местные казаки заразным бунтовским духом? Ведь от нас Емелька окаянный на Яик сбежал…
И как я только этого душегуба и змею подколодную не разглядел! Под арестом ведь у меня сидел. Дважды в Моздоке беседы с ним вёл откровенные, как с тобой сейчас. В душу его чёрную заглянуть пытался, понять, чем дышит! Проморгал аспида… Эх!
…Разговор за столом достиг самой кульминации, когда в сенях хаты, послышалась какая-то непонятная возня. До ушей сотрапезников донеслись возбуждённые голоса.
Люди за столом насторожились, схватились за оружие… Дверь в комнатку с шумом распахнулась. И в помещение с вечеряющими командирами ворвался седобородый казак почтенного возраста, яростно размахивающий ногайкой. Он отбивался короткой плёткой, крепко сжимаемой в правой руке, от вцепившегося в него мёртвой хваткой часового.
Бурка слетела с плеч седовласого станичника, сорванная в пылу борьбы караульным, маячившим теперь чёрной тенью в дверном проёме, за спиною у неожиданного визитёра... И ошарашенным казакам за столом сразу стало видно, что вместо левой руки у буйного гостя – пустой рукав черкески, заправленный за пояс.
Ворвавшийся в хату станичник торопливо перекрестился рукою с зажатою ногайкою на правый угол с иконами и лампадою… Отпихнув растерявшегося часового, тискающего чужую бурку и уставившегося на пустой рукав дебошира, шагнул решительно к бражничающим мужчинам. Поздний гость тревожно выдохнул, не тратя время на лишние слова:
-Выручай, братцы! На Мекенскую нехристи напали... Огненными стрелами крыши хат наших жгут, в амбары и конюшни петуха красного запускают! Носятся вокруг станицы чёрной тучей… С гиканьем и стрельбой несмолкаемой.
Послан к вам, господа командиры, станичным атаманом Мекенской... Он меня, старика и однорукого калеку, как не пригодного к бою воина, отправил к ближним соседям за подмогой.
Еле ушёл от погони магометанской. Не иначе, как Бог всемогущий и добрый конь казацкий спасли душу православную! И позволили мне в здравии добраться до Калининской... Велено передать вам, господа командиры, что три дня ещё наши казаки продержатся. А там, коли не подоспеете на выручку – спалят вороги Мекенскую подчистую! И побьют нас всех с бабами и детьми малыми.
Голос у старика дрогнул… А в глазах блеснули слёзы.
Войсковой атаман Савельев поднялся из-за стола. Вид у Ивана Дмитриевича был хладнокровен и грозен.
Если за минуту до появления однорукого посланника, в речах предводителя терского казачества ещё можно было уловить расслабляющее влияние хмеля на сознание полковника, то теперь весь дурман разом улетучился из его головы. Голос у Ивана Дмитриевича обрёл привычную твёрдость, а взор - абсолютную трезвость и ясность.
-Илья, поднимай сотню! – скомандовал негромко войсковой атаман. - Сколько при нас боеспособных казаков?
Сотник задумался на секунду:
-Неполных девять десятков в строю осталось, Иван Дмитриевич... Шестеро хлопцев с болезнями разными слегли. Слава Богу, чумных среди них нет! Надеюсь, оклемаются скоро. А пока размещены для ухода и лечения по разным станицам.
Ещё пятеро казаков ранено в предыдущих наших боях с абреками… Находятся под присмотром до выздоровления в Ищёрской, в Наурской и здесь, в Калиновской. Один, в подчинённой мне сотне, убит.
Иван Дмитриевич взглянул исподлобья на вскочившего следом за полковником есаула Лизогубова:
-Ну, а ты, Михаил Илларионович, сколько своих казаков сейчас сможешь выделить в помощь?
-Три десятка, - твёрдо ответил есаул. – Больше никак нельзя… Помилосердствуй, Иван Дмитриевич! Оставлять станицу без должной защиты в столь неспокойное время права не имею... Но мекенцев выручать надо. Я с вами поеду во главе своих казаков!
-Хорошо, - кивнул войсковой атаман, нахлобучивая папаху на голову. – Взвод, так взвод… Поднимай станичников. Через час выступаем… А сам пока повремени в драку лезть! На тебе - станица с бабами, детьми и болезными нашими… Отвечаешь за них головой. Привлеки к охранной службе всех, кого можно в Калиновской! Усильте караулы и будьте начеку… До самого нашего возвращения.
***
…Чёрный столб густого дыма, поднимающийся вдали, за лесом, мчащиеся во весь опор казаки увидели ещё за несколько вёрст до станицы Мекенской. Правда, никаких отголосков ружейной или пушечной стрельбы (а у оборонявшихся поселенцев имелось в наличии несколько орудий!) слышно не было.
Тишина пасмурного морозного дня пугала войскового атамана, скачущего во главе казачьего отряда. И сердце Ивана Дмитриевича сжалось в недобром предчувствии… Неужели он опоздал с помощью?!
Но – обошлось... Буквально за полтора часа до прибытия подмоги враг, каким-то образом, прознал о большом казачьем отряде, спешащем на выручку мекенцам. И джигиты не стали испытывать воинскую судьбу, сражаясь одновременно на два фронта. Спешно забрав большую часть своих убитых и всех раненых, налётчики предпочли удалиться.
Частично разрушенная станица Мекенская предстала перед примчавшимися казаками в самом плачевном виде. Выгорела дотла почти третья часть казацких хат… Все дома и сараи по окраинам поселения.
Спалил враг и шесть дозорных вышек… Кучка пепла и дымящиеся головешки остались от плетённой ограды и бревенчатого частокола, которым мекенцы пытались защитить подходы к своей станице на наиболее опасных участках. Мостки через круговой оборонительный ров тоже были уничтожены.
Бабы, девки, дети с чёрными, как у мавров лицами, закопчёнными дымом пожарищ, всё ещё тушили догорающее пламя на останках строений. Огнеборцы носились в удушливом чаду, спасая имущество и перегоняя к центру станицы обезумевший от страха, блеющий и мычащий, скот.
А все остальные мекенцы, способные сражаться, ощетинились стволами ружей на четыре стороны света, укрывшись за развалинами по краю оборонительного рва. Только он и весьма хлипкая, но зато сплошная линия защитных рогаток перед круговой рукотворной канавой и спасли, пожалуй, поселенцев от вражеской конницы. Не позволили всадникам с ходу ворваться в станицу и устроить здесь резню.
Казаки-мекенцы, не обращая внимание на суету за спиной и истошные крики животных, в молчаливом напряжении высматривали налётчиков в стелящемся по-над грязным снегом дыму. Но врагов вокруг видно не было... Многочисленные всадники самого свирепого вида, с ружьями, саблями и луками, осыпавшие переселенцев двое суток огненными стрелами и пулями, исчезли также внезапно, как и появились.
Защитники станицы всё ещё не верили во внезапное отступление врага. И ждали от налётчиков новых атак и военных, тактических каверз. Однако время шло, час за часом, а по мекенцам больше никто не стрелял.
…При виде показавшегося из-за зимнего леса знакомого чёрного знамени, трепещущего на ветру над головами приближавшихся с северо-западной стороны всадников, защитники горящей станицы огласили воздух ликующими криками. Редко когда этот штандарт моздокского казачьего полка с белым, видимым издалека, черепом и словами православной молитвы, порождал в людях столько сумасшедшей радости…
Мекенцы, с подъехавшими спасителями, быстро затушили последние очаги пожаров в станице. И сейчас же дружно приступили к восстановлению частично разрушенной оборонительной линии вокруг поселения.
Едва первоначальный ажиотаж от встречи схлынул, к полковнику Савельеву, стоявшему рядом со своим разгорячённым конём на краю станицы, подошёл, проталкиваясь сквозь группу возбуждённых спешившихся всадников и взмыленных лошадей, коренастый казак средних лет. Выглядел мужчина в закопчённой черкеске и слегка обгоревшей папахе крайне утомлённым. Красноватые, воспалённые глаза его лихорадочно поблёскивали.
Это был станичный атаман Мекенской Леонтий Осипович Ищенко. Уже третьи сутки он не знал ни сна, ни минуты покоя.
Два казачьих предводителя крепко обнялись, слегка соприкоснувшись заросшими щеками и бородами. Леонтий Осипович устало улыбнулся:
-Значит, доскакал всё-таки до Калиновской наш Гордей однорукий… А я уж и не надеялся. Нехристи за стариком такую яростную погоню устроили!
-Много у тебя народу побили налётчики? – сочувственно поинтересовался Иван Дмитриевич.
-Троих казаков подстрелили насмерть, - сокрушённо посетовал Леонтий Осипович. – Семеро ранено сурьёзно… Спасибо нашим бомбардирам! Картечь покосила джигитов изрядно.
Мы всё это время две свои пушки на телегах постоянно перевозили с одного края станицы на другой... Туда, где скапливался за рвом враг. Палили прицельно, экономя заряды. Старались держать разбойников на дальней дистанции.
Всего же за двое суток отбили семь больших атак... Пять - при свете дня. И пару ночных.
Леонтий Осипович помрачнел:
-А ещё они нашу станичницу Варвару Наконечную с малолетним брательником на краю леса захватили… В самом начале своего налёта. Казаки видели, как день назад обоих пленников кинули связанными на седла и увезли куда-то. Коль не убили сразу, значит продавать вознамерились в неволю. Понятное дело!
Конец 48 части...
