Крысолов "Глава шестая"

Сонька совсем высохла, ее иссохшее тело висело на столбе и смотрело перед собой пустыми глазницами. Пустая жизнь и тихая смерть. Разве могло быть как-то иначе? Возможно, не будь той машины, не будь тех смертей и не будь меня тогда на Думской. Но слишком много “не будь” и слишком мало “будь”. Я не выстраивал каких-то философских систем вокруг своего ужасного поступка.

Холодным умом непредвзятого судьи я понимал, что являюсь чудовищем и понимал, что не имел никакого права лишать ее жизни, но этот судья слишком быстро замолкал и исчезал в лабиринтах моего подсознания, которое требовало новой крови и новых смертей. Я просто убил ее. И пока ее тело высыхало и скукоживалось, я весь высыхал от страха быть пойманным.

Да, меня успокаивало то обстоятельство, что земля эта, как и квартира в Выборге, была куплена по фальшивым документам и оформлена на другого человека, которого уже и в живых возможно не было. Но я боялся быть разоблаченным.

Меня не пугало наказание, тот же судья внутри меня давным-давно приговорил меня к смерти и с вердиктом я был согласен, но не закончить начатое было никак невозможно, хуже любой пытки. И мысли о том, что кто-то остановит меня вонзались в мозг раскаленными иглами. Я просыпался в ночи весь в холодном поту и прислушивался, всматривался в темноту вокруг себя. Ничего, всегда ничего.

Иногда в дверном проеме стояла Сонька и говорила: “Ты меня убил”. Я знаю, знаю, что убил, покойся с миром, - отвечал я и пытался заснуть.

Но ее смерть была только началом, и не началом вовсе, а скорее мыслью предшествующей шагу. Грядущие поиски будут куда сложнее и опаснее, это настоящая игра с огнем от искр которой загоралась и жизнь во мне, совсем уж потухшая.

Я не мог разом взять и заточить в клетки десять человек, никак не мог, даже на Думской за раз не собрал бы их, как ни старался. Но мне и не нужны были эти Соньки с Думской. Я искал их, девушек похожих на мою сбежавшую дочь.

Я мог часами ездить по улицам Петербурга и высматривать их в окна своего авто, это была настоящая пытка. От одной мысли о моей дочери становилось больно, и я скрепя сердце, беснуясь внутри себя, вырисовывал ее образ, извлекал его из глубин памяти, чтобы найти ту, которая будет хоть отдаленно на нее похожа.

Но я смог, через муки и боли, невзирая на все страхи и риски и даже преодолевая в себе желание врезаться со всей скорости во мчащий мне на встречу грузовик. Я ловил их одну за другой, медленно и осторожно. Следил за резонансом в обществе, который был вызван их пропажей, тревожился и боялся, но потом успокаивался и продолжал.

Когда оставалась последняя жертва я действительно хотел убить себя, потому что уже не выдерживал этого постоянного страха, их стонов, доносящихся из-под земли и причитаний Соньки, приходящей ко мне теперь даже днем. Иногда она садилась рядом с водительским сиденьем и просто молча смотрела на меня. Но я поймал и последнюю. И так же привез ее в Похьеллу, посадил в последнюю клетку и поднялся на смотровую площадку.

Узницы смотрели на вновь прибывшую и переглядывались друг с другом, шептались, боясь, что я услышу. А я не слушал, а только наблюдал за ними и по щекам моим горячими ручьями текли слезы, застревая на уголках губ, растянувшихся в довольной улыбке.

Когда десятая пришла в себя от хлороформа я спустился вниз к клеткам.

- Добро пожаловать, - произнес я тихим и спокойным голосом, вновь прибывшая обратила на меня внимание, до этого оцепеневший взгляд ее был прикован к Соньке

– Это не страшный сон, а эту девушку когда-то звали Соней.

Со всех сторон на меня сыпались проклятия. Узницы пытались схватить меня, когда я проходил мимо, но в этой темнице все было просчитано до мелочей, они просто не смогли бы этого сделать.

- Прекратите, иначе лишитесь еды! – грозно приказал я, но это не имело никакого эффекта, первые узницы провели в заточении уже больше полугода и с горя совсем помешались. А так как все они находились рядом, то яд отчаяния отравил и остальных.

- Но вас ждет другая участь, сегодня или завтра одна из вас будет освобождена из заключения, - они замолчали.

Все это время я следил за ними и очень хорошо понимал, что 7 подружилась со 2, и что обе они терпеть не могут 5. 5 никто не любил, из всех узниц она была самой беспринципной и мерзкой, настоящая тварь, а не человек. Я хотел это использовать, потому что игра в моей голове все шире разрасталась от того, что меня никто не ловил. Я каждый новый день придумывал что-то новое, оценивал по какому сценарию может пойти эта история если я поступлю так или иначе.

Я достал дротики с транквилизаторами и начал расстреливать своих узниц. Спустя минут пятнадцать все они лежали без чувств на полу. Я проверил действительно ли они без сознания и одну за одной открыл их клетки, поднялся на площадку, подтянул лестницу за собой и закрыл решетчатую дверь. Ждать оставалось недолго.

Через несколько часов они начали приходить в себя. Я стоял на площадке и смотрел как они прыгают, пытаясь зацепиться за решетки площадки, как они залазали друг на друга чтобы достать меня. Я смотрел на них через решетку и улыбался.

- Прекратите вести себя как животные, вы можете пораниться, - громко произнес я, наблюдая этот цирк отчаяния вокруг себя.

- Сдохни! Сдохни! – гудели они хором.

- Когда-нибудь обязательно, - отвечал я – Итак, одна из вас покинет темницу, возможно даже завтра, но есть одно условие. Отсюда сможет выйти только убийца.

Они замолчали и смотрели на меня непонимающими глазами.

- Тот из вас, кто убьет своего товарища по несчастью, выйдет на свободу. Убита должна быть одна из вас и выйдет на волю лишь одна. На вашем месте я бы обсудил это. Потому что если вы вдруг ненароком убьете двоих или еще хуже попробуйте меня обмануть, то я заморю вас голодом.

- Мы не будем этого делать! – уверенно произнесла 7. Из всех узниц она была самой волевой и боевитой, я с интересом наблюдал за тем как она переносит выпавшее на ее долю испытание.

- Хуже для вас. Утром одна из вас должна умереть. Говорят, на пустой желудок лучше думается, поэтому сегодня я оставляю вас без еды.

Я поднялся по лестнице и крепко-накрепко закрыл люк.

Часы пробили двенадцать. Я посмотрел в окно, пожелтевшие листья кружили в пронизанном солнечными лучами воздухе. Я собрался и поехал в Выборг.

Взяв газету в одном из киосков, я пошел в кафе возле Кнутссона. Взяв глинтвейн и сев на улице за свободный столик, я раскрыл газету.

Очередное похищение! – крупными буквами пестрело заглавие статьи.

- Всех девушек, пропавших за последний год, объединяет внешнее сходство, - цитировала газета слова следователя – возможно мы имеем дело с серийным маньяком.

- Определенно так, товарищ следователь, - подумал я про себя.

- Пока нам не удалось обнаружить следов пропавших девушек, но следствие ведет работу, - продолжал следователь в статье.

- И у вас нет совершенно никаких зацепок? Кого ищем-то товарищ следователь? – шепотом спросил я у газеты.

- На данный период времени мы работаем по одному подозреваемому, большего сказать не могу, - закончил следователь.

- Знать бы по кому они работают, уж я бы помог ему сесть на пожизненное, - заключил я, понимая в целом, что эта игра мне совсем не интересна.

Я аккуратно сложил газету и вложил ее в мусорную урну. Возле Кнутссона стояла группа туристов, внимательно слушающая экскурсовода. Я взял еще один глинтвейн с собой и пошел в сторону Выборгского замка.